Александр Тарасов

ДОЛОЙ ПРОДАЖНУЮ БУРЖУАЗНО-МЕЩАНСКУЮ КУЛЬТУРУ ПОСРЕДСТВЕННОСТЕЙ,

ДА ЗДРАВСТВУЕТ РЕВОЛЮЦИОННАЯ КУЛЬТУРА ТРУЖЕНИКОВ И ТВОРЦОВ!

Считайте, что это – манифест

(текст написан в 1996 году, публикуется в сокращении; полный вариант - опубликован в журнале "Альтернативы", №3, 1999)

Наша страна умирает. Ее убивают как раз те, кто должен “по должности” о ней заботиться – чиновники. Но чиновники предпочли свой частный интерес интересу общественному, государственному. Вроде бы ничего из ряда вон выходящего, никакого каннибализма – обычное мещанское поведение, обычная психология обывателя. Вот уже десять лет нас убеждают через СМИ, что это – нормальная психология. Да вот только  последствия  пребывания  у  власти этих “нормальных людей” оказались катастрофическими. Социальные структуры разваливаются на глазах. Север и Сибирь замерзают. Люди умирают от голода и связанных с ним болезней, стреляются, вешаются, травятся, спиваются, режут друг друга, гибнут от наркотиков и “социальных болезней” вроде туберкулеза. Закрываются школы, дети бегут из пораженных отчаянием и пьянством семей – и превращаются в добычу сутенеров и торговцев органами для трансплантации. Все западные бордели забиты нашими девушками. Голодные солдаты палят друг в друга...

Вчера казалось: СССР – это сверхдержава, “империя”, придавившая всех скала, ее не сдвинешь. Оказалось, что всего-то и надо было кинуть клич: “Не думайте о других, не думайте об “общем благе”, гребите под себя, обогащайтесь!”. Мещанин убил (разворовал) “империю”. Сегодня он добивает (доворовывает) то, что от “империи” осталось.

Наша культура умирает. Ее убивают как раз те, кто должен “по должности” ее создавать – люди, которых mass media безо всяких к тому оснований именует словом “интеллигенция”(1). В первую очередь – это “интеллигенция” столичная, именитая, “статусная”, привыкшая лизать задницы советским партийно-государственным чиновникам и с энтузиазмом принявшаяся лизать теперь задницы чиновникам антисоветским. А заодно и банкирам – благо, у банкиров денег больше...

На наших глазах эти проститутки отказались даже от самого имени интеллигента (вспомним хотя бы печатные выступления пародиста Александра Иванова). Отказавшись от имени, эти псевдоинтеллигенты отказались от прошлого – от отечественной традиции, предписывающей интеллигенту болеть болями своей страны и думать о судьбах страны и народа, быть в оппозиции к власти, противостоять пошлости, примитивизму, мещанству, торгашеской психологии и идеологии. Интеллигенцию провозгласили “виновником” революции 1917 года (2)! А себя эта братия решила именовать “интеллектуалами”. И эти “интеллектуалы” убивают (почти совсем убили) на наших глазах литературу, уже убили кино, довели до позорного состояния театр, загнали в нищету живопись, загнали в эмиграцию музыку, проституировали социальные науки, превратили философию в слюнявые антиинтеллектуальные псевдобогословские разглагольствования.

Интеллигентов – настоящих интеллигентов – в стране много. Но вот интеллигенции как класса (тем более как сознающего себя класса, “класса для себя”) нет. “Статусная интеллигенция” – это уже не интеллигенция. Это – торгаши. Это мелкие буржуа, занятые продажей и перепродажей самих себя (то есть проституцией и сводничеством) в сфере “интеллектуального производства”, занятые шоу-бизнесом. Интеллигенты – это учителя, врачи, библиотекари, инженеры, воспитатели в детских домах, преподаватели вузов, музейные и редакционные работники и т.п. – люди, не получающие по году зарплату, умирающие с голоду, теряющие работу, остающиеся без всяких надежд на будущее, растерянные, угнетенные, разъединенные, не осознающие себя как класс и, следовательно, не способные сформулировать свои классовые социальные интересы, а, значит, не способные и коллективно бороться за эти интересы на политической сцене.

А сборище проституток, ожесточенно дерущихся за деньги западных спонсоров, молящихся Маммоне, соревнующихся в восхвалении богачей, в прославлении Америки и либеральной системы ценностей (не бесплатно, конечно) – это не интеллигенты. Это, как совершенно справедливо выразился когда-то интеллигент Ленин, “говно нации”. Для того, чтобы понять, что Ленин был прав, нужно было вновь попасть в систему экономических и социальных отношений дореволюционной России и вновь своими глазами увидеть поведение этих “интеллигентов” в такой системе отношений.

***

Наши либеральные псевдоинтеллигенты начали с коллективных мантр о том, что их, талантливых-расталантливых, “зажимали” и “преследовали” Советская власть и КПСС. Хотя что-то незаметно было, чтобы зажимали и преследовали, например, Андрея Вознесенского или Булата Окуджаву, Егора Гайдара или Никиту Михалкова, не говоря уже о многих других, рангом помельче.

Но вот Советская власть и КПСС перестали “зажимать” и “преследовать” – наступила “гласность”. И что же? После того, как издали не издававшиеся с 30-х годов книги (от Набокова до Флоренского), показали не показывавшиеся ранее фильмы и т.п., оказалось, что король-то голый! Где шедевры, созданные “зажимаемыми”?! Нет, не давно умершими Булгаковым, Платоновым, Цветаевой, Гроссманом, а вот этими – ныне живущими?

Нет шедевров...

Когда к 1992 году стало очевидно, что наши “страдальцы” вовсе не “жертвы партийного диктата” (жертвы были – но они либо сидели, либо вынуждены были эмигрировать, либо умерли в безвестности, либо остаются безвестными и сейчас) – и об этом стали открыто писать даже в либеральных изданиях, наша “статусная интеллигенция” возненавидела свою страну и свой народ. Вот ведь горе-то какое: эти люди надеялись, что они до конца жизни (добросовестно вылизывая партийные задницы в официальной обстановке и вдохновенно ругая эти же задницы дома, на кухне) так и будут рассказывать всем желающим их слушать, что они – “гении”, вот только “тоталитаризм”-де не дает им продемонстрировать их гениальность, а “тоталитаризм” возьми да и “самораспустись” – и всем вдруг стало видно, что король-то – голый, что люди эти – не гении, а пигмеи.

И они решили переквалифицироваться в управдомы. Собственно, они и раньше были – дворецкими. “Мацонщиками”, как сказал, если верить Пастернаку, Табидзе.

Первым делом они призвали к расправам, опубликовав в “Известиях” знаменитое письмо. Позже его сравнивали с разными письмами и резолюциями, принимавшимися интеллигенцией в 1937 году. Это ошибка. В 37-м интеллигентами руководил страх. Они выполняли спущенные сверху приказы.

В 1993-м “подписантами” руководил не страх, а ненависть. Ненависть к стране и к народу, которые стали свидетелями их, псевдоинтеллигентов, коллективного позора – разоблачения их бездарности.

Поскольку были они не интеллигентами, а всего лишь захватившими нишу интеллигенции мещанами, торгашами, “мацонщиками”, между ними и такими же мещанами, только сидящими в креслах чиновников, не было пропасти непонимания. Одни мелкие буржуа, бездарности, пигмеи обращались с просьбой о помощи к другим. А другие этой просьбы ждали и, более того – сами намекнули, что хорошо бы с такой просьбой выступить.

Так и произошел государственный переворот 1993 года, в ходе которого одни мещане, придурковатые мещане-консерваторы – руцкие, хасбулатовы и прочие макашовы – поддались на провокацию других мещан, либеральных мещан – и дали возможность ельциным, гайдарам, грачевым и волкогоновым вдоволь порезвиться, поубивать рядовых граждан на улицах столицы...

***

Наши либеральные псевдоинтеллигенты, присосавшиеся к кормушке при новой власти, до сих пор не краснея, оправдывают свои действия в октябре 1993 года. Из всех, кто подписался под знаменитым письмом в “Известиях”, только один (!) – писатель Юрий Давыдов – публично заявил позже о раскаянии. Остальные твердят, что они-де заботились о “судьбах страны”, о “будущем нашей молодежи” и т.п. Мария Арбатова по TV так прямо и заявила: я, дескать, всю жизнь жила при “коммунизме”, по моей, дескать, судьбе, этот “коммунизм” проехал (подразумевалось: не дал мне стать великой писательницей) – и теперь, дескать, я не хочу, чтобы “коммунизм” проехал по судьбам и жизням молодых. Это “объяснение” более чем показательно. Это – точное выражение распространенного у наших "демократов" комплекса предрассудков, комплекса в основе своей глубоко мифологического, гностического и конспирологического. В принципе он ничем не отличается от такого же комплекса у наших "патриотов”, уверенных, что все их беды, начиная от неудачной карьеры и кончая проблемами в семье, – результат "жидо-масонского заговора". "И сам горбат, и стихи горбаты. А кто виноват? – Жиды виноваты". Вот и здесь – то же самое. Только на место "жидов" подставляются "коммуняки" (3).

Средний человек, обыватель, как известно, не любит и не умеет думать – и потому требует, чтобы на сложные вопросы ему давали простые ответы. "Образ врага" – это и есть такой простой ответ. Достаточно внушить себе, что во всем виноваты "коммунисты", – и можно отключать мозг и не замечать, что реальность гораздо сложнее такого простого ответа, не думать, что же это за коммунисты такие странные были, что Маркса их заставляли в системе партучебы изучать из-под палки, да еще и в упрощенном, оглупленном и оскопленном виде, – а они все равно не понимали и сразу после сдачи экзамена раз и навсегда забывали весь "марксизм-ленинизм". Что же это за коммунисты такие странные были, что больше всего им хотелось стать капиталистами, – и они ими стали: совсем недавно, у нас на глазах. Что же это за коммунисты такие странные были, что они все едва не поголовно, как писал когда-то Платон, "в один день и одну бедственную ночь" "коллективно прозрели" и превратились в поборников рынка и буржуазной демократии, сохранив, впрочем, теплые места в высоких кабинетах (а то и сменив кабинеты на более высокие) и приумножив свои капиталы...

Когда-то давно М. Горький предупреждал коммунистов (не тех "коммунистов", которые выступают в роли демонов в мещанском сознании наших “демократов”, а настоящих, реально существовавших), что они – лишь крошечная кучка, действующая в многомиллионной массе российских мещан, – и их отчаянный социальный эксперимент элементарно может в этом мещанском болоте увязнуть и захлебнуться. Так и случилось. Вырезав почти поголовно способных к "излишне самостоятельному" мышлению большевиков (два поколения подряд), а заодно и всех других потенциально опасных "излишне самостоятельных", Сталин успешно насадил приспособленцев-мещан, типичную посредственность на всех этажах социальной иерархии – снизу доверху, от парткомов и сельсоветов и до Политбюро. Василий Аксенов, когда он еще был писателем, а не живым мертвецом – жалким музейным экспонатом, посмертным наследником своей прижизненной славы, – совершенно верно определил Жданова как типичного мещанина. А ведь Жданов, как известно, был одним из самых развитых и образованных субъектов в сталинском руководстве. Жданову Аксенов совершенно верно противопоставил фигуру Зощенко, подлинно революционного художника (этот очевидный для любого отечественного левака факт либеральная критика (в лице Бенедикта Сарнова и Бориса Парамонова) только-только – и с огромным трудом, упираясь и озираясь, – начинает признавать). Брежнев – типичный обыватель – занял уже последнюю, самую высокую, ступеньку власти в стране, а на остальных ступеньках расселись маленькие брежневы. Это, впрочем, там же и тогда же написал тот же Аксенов, еще не эмигрант и еще интеллигент (4).

Все, чего не хватало отечественному мещанину для создания полноценного мещанского государства и полноценного мещанского общества, тотального царства мещанства – это соответствующей идеологии. Увы и ах, отечественный обыватель, даже захватив власть и вырезав всех "иных", вынужден был использовать в качестве официального прикрытия чуждую себе идеологию – марксизм. Конечно, обыватель ее максимально исказил, искорежил, оглупил, но отказаться от нее не мог: она была единственным основанием легитимности, законной преемственности власти. А без разрушения этой чуждой для себя идеологии (плоть от плоти и кровь от крови европейского Возрождения и Просвещения, идеологии, ориентированной на активную творческую личность, а не на мещанина, идеологии, прямо придающей анафеме мещанина, конформиста, мелкого буржуа) никак нельзя было насадить вместо классической европейской культуры мещанскую псевдокультуру.

Даже когда появилась mass media, даже когда социальная психология изучила поведенческие реакции мещанской массы, даже когда реклама научилась манипулировать мещанским потребительским стадом, даже когда на Западе была создана обывательская "массовая культура" – наши мещане у власти все еще боялись отказаться от тяжкого марксистского креста, справедливо опасаясь, что тот, кто первый предложит его сбросить, будет сожран конкурентами.

Понадобилось новое поколение руководителей – поколение совершенно серых, бесцветных, несамостоятельных, трусливых, зависимых от "советников" мещан – поколение михаилов горбачевых и вадимов медведевых – чтобы властвующий обыватель оказался неспособен даже на самом примитивном уровне поддерживать жизнедеятельность Системы – и Система начала стихийно распадаться.

Понадобилось еще более молодое поколение мещан – поколение "мальчишей-плохишей", гайдаров и чубайсов – жадных, циничных, презирающих свой народ и открыто мечтающих о стиле жизни западных менеджеров и капиталистов (яппи), тотально аморальных – чтобы властвующий мещанин рискнул наконец отказаться от марксистских одежд – одежд героя-революционера – и стать тем, чем он и является на самом деле: мелким буржуа, хищником, собственником, посредственностью, требующей, чтобы другие посредственности – наемные посредственности – слепили для его нужд понятную его убогому умишку и психологически комфортную культуру посредственностей.

Западным мещанам было легче. В 40-е годы нашего века мещанская "массовая культура" окончательно задавила европейскую классическую культуру в США, а к концу 70-х годов – и в Западной Европе. Немещанская – подлинная – культура оказалась загнана в резервации, в интеллектуальные гетто, оттеснена на периферию, стала недоступной для масс.

Последнее утверждение может показаться парадоксальным, поскольку формально все выглядит наоборот: современные методы тиражирования (то есть: удешевление предметов искусства) и mass media (то есть: удешевление и облегчение их доставки "потребителю") вроде бы сделали "высокое искусство" более доступным широким кругам населения. Но это иллюзия. Во-первых, каналы тиражирования и доставки настолько забиты произведениями псевдокультуры, что "потребитель" обычно даже и не подозревает о существовании подлинного искусства, во-вторых, формирование потребностей и эстетических установок происходит в "допотребительский" период: в семье (обычно полностью интегрированной "масскультом") и в школе, которая сегодня уже отчуждена от культуры и образовательно и воспитательно: американская средняя школа, например, это – спорт, секс, низкое качество образования и полное отсутствие воспитания, американская высшая школа – это то же самое плюс сверхузкая специализация. В-третьих, настоящее искусство, если оно даже доходит до масс, подается как развлечение, то есть как товар: "потребитель" не способен воспринять искусство как искусство, то есть как способ познания и освоения действительности, не способен пережить катарсис, он воспринимает предмет искусства как "продукт" – то есть ведет себя именно как потребитель. Говоря иначе, он не способен воспринять внутренние эстетические законы "высокой культуры", а потребляет ее по правилам общества потребления и в соответствии с эстетикой общества потребления (яркие примеры этого даны в романе Фрица Лейбера "Серебряные яйцеглавы", где герой – жертва "масскульта" не способен воспринимать романы Достоевского иначе как занудно написанные детективы, или в знаменитом клипе Сида Вишеза "Мой путь", где Сид "поет" эту сентиментально-слащавую песню в манере "Sex Pistols", издеваясь над собравшейся буржуазной публикой, а та этого не понимает и восхищается, услышав знакомые слова и музыку).

Европейская школа в первые десятилетия XX века была часто – а в России даже в основном – ориентирована на "высокую культуру", на включение ученика в европейскую прогрессивную культурную традицию: научившись читать и усвоив в школе эстетические установки "высокой культуры", ученик, если он не был дураком и лентяем, был готов к аутентичному восприятию и личному переживанию Достоевского, Ницше, Блока, Пастернака и т.д., которые становились для него лично значимыми, превращались в важную часть его внутреннего мира и занимали в его шкале ценностей подобающее им высокое место. Напротив, между сегодняшней школой и подлинной культурой существует разрыв (это явление тоже рождено Америкой – еще на заре возникновения "масскульта", в эпоху “genteel tradition”): эти два института общества существуют в разных мирах, в разных измерениях, фактически они уже враждебны друг другу. Школа выпускает не творцов, а потребителей – в соответствии с "указанием" Олдоса Хаксли: "Научите человека [только] читать – и он будет читать одну порнографию". Маркузе в "Одномерном человеке" справедливо осознал этот процесс как продолжение политики классового репрессивного общества по отчуждению масс от "трансцедентирующих истин изящных искусств, эстетики жизни и мысли" – только иными, "демократическими" средствами, и верно заключил: "этот грех нельзя исправить дешевыми изданиями, всеобщим образованием, долгоиграющими пластинками и упразднением торжественного наряда в театре и концертном зале".

Как только мещанская “массовая культура” победила и за океаном, и в Западной Европе европейскую классическую культуру, буржуазное общество созидания было сожрано буржуазным обществом потребления. В духовном смысле капитализм стал паразитическим строем.

Обыватель окончательно провозгласил себя "нормой" и нацепил на себя антинаучный, но благопристойно выглядящий ярлык "среднего класса", услужливо подсунутый буржуазными "учеными". Возникло нечто вроде "Цивилизации Среднего Класса".

"Цивилизация Среднего Класса" – это и есть тот самый "мещанский рай". Классовые и социальные конфликты в нем отчасти сглажены, абортированы, отчасти замалчиваются. Большая часть политического спектра накрывают "центристы". Традиционные политические различия стерлись, термины утратили определенность и былое значение. "Левые" почти неотличимы от "правых". Действительные радикалы оттеснены на обочину политической жизни: обывателю чужд радикализм, обыватель помешан на стабильности. Разумеется, поддержание такого положения требует "вливаний извне". "Средний класс" Британии (метрополии) формировался за счет ограбления колоний. "Средний класс" Запада поддерживает "качество жизни" за счет ограбления транснациональными корпорациями стран "третьего мира" (уже в 1985 году из каждого доллара доходов в США 52 цента были результатом неэквивалентного обмена со странами "третьего мира" – то есть установись на Земле "справедливый экономический порядок", о котором так любили рассуждать западные политические лидеры в 80-е годы, доходы американцев упали бы более чем вдвое!; но США – вовсе не лидер в этом списке: в крошечном и вроде бы незаметном Люксембурге из каждого франка доходов 86,5 (!) сантима – украдены у стран "третьего мира").

"Цивилизация Среднего Класса" – с ее средним уровнем жизни, среднего качества "культурой", основанной на центризме политической жизнью – вполне естественно довольствуется буржуазной "представительной демократией" (то, что специалисты давно уже издеваются над "представительной демократией”, называя ее, как, например, Майкл Паренти, "грандиозным шоу" и "пошлым фарсом", – ничего не меняет: пусть себе "яйцеголовые" тешатся!): ведь "представительная демократия”, как мы помним – это не власть лучших, а власть себе подобных, то есть посредственностей. То, что за кулисами этой системы стоит крупный капитал, который и есть подлинная власть, – посредственность, естественно, не осознает: на то она и посредственность.

Наши платные певцы либерализма, – начиная от Чубайса и кончая всякими там клямкиными и нуйкиными, – уже много лет убеждают нас, что западное мещанское общество – это общество социально и политически активных личностей. Чушь собачья! В эпоху наибольшего влияния антивоенного и "зеленого" движений в ФРГ этим "гражданским инициативам" удалось суммарно привлечь хотя бы один раз хоть к какой-нибудь деятельности не более 450 тысяч человек – это в 60-миллионной стране! Даже в США в 60-е – первую половину 70-х годов (в условиях вьетнамской войны и остро стоящей расовой проблемы) все действительно серьезные "гражданские инициативы" (антивоенное, негритянское, индейское, женское, студенческое движения, движение за гражданские права, движение чиканос) смогли привлечь хотя бы один раз хоть к какой-нибудь акции не более 1 миллиона 200 тысяч человек – это в 215-миллионной стране!

Норман Бирнбаум еще в 1969 году – то есть тогда, когда многим консерваторам казалось, что "Америка стоит на пороге революции, хаоса и анархии", – показал, что весь "радикализм" "среднего класса" – миф, и все, что хочет "средний класс", это улучшить (или сохранить) "благоприятные условия своей жизнедеятельности" за счет государства. Все правильно. Томас Дай и Харман Зиглер в своей знаменитой книге "Ирония демократии" показали, что рядовой американец вступает в какие-то объединения и организации, действующие на социальной и политической арене, в основном ради сохранения status quo (и потому ведущий метод действия таких организаций – лоббирование). Так на практике проявляется выявленное еще Марией Оссовской в ее замечательной книге "Moralnosc mieszczanska" превалирующее стремление буржуазии, мещанства к безопасности, надежности существования (в отличие, например, от аристократии, стремившейся к славе) (5).

Уравновесив "крайности" испугавших обывателя радикальных 60-х годов ("Sixty Rollers") “неоконсерватизмом” 80-х, "мещанский рай" обрел идеологию – Либерализм. Собственно, либерализм – это мировоззрение сытого обывателя, сытого и довольного своим существованием, обывателя, не стремящегося к серьезным переменам и боящегося их (6). Либерализм – это псевдорелигия западного мещанина, который временно оказался в условиях минимально гарантированного достатка и комфорта, розового сытого болота, "мещанского рая", где горизонт событий ограничен подстриженной лужайкой соседнего коттеджа и экраном телевизора (а на экране – тоже одни мещане: вплоть до самых "верхов" (7), вплоть до умственно отсталого Рейгана (правый, консервативный вариант мещанина) (8) и придурковатого трусливого Клинтона ("левый", "прогрессивный" вариант обывателя), но в основном – "мыльные оперы" из жизни мещан, телевикторины с участием мещан, спорт – чтоб подхлестнуть эмоции засидевшихся дома мещан, и т.д.). Либерализм – наиболее адекватная идеология для Welfare State.

Еще четверть века назад Э. Хакер в своей книге "Конец Американской Эры" с удивлением и явным расстройством (поскольку он считал себя либералом) обнаружил, что "либерализм целиком превратился в философию оправдания привилегий среднего класса", в "способ, который позволяет зажиточным гражданам, с одной стороны, считать себя прогрессивными, а с другой – избегать расплаты за свои "прогрессивные" принципы".

Обыватель втайне подозревает, что его сытое существование может оказаться не вечным. Поэтому он, с одной стороны, постоянно сам себя успокаивает (Френсис Фукуяма с его "Концом истории" и т.п.), с другой – пытается строго ограничить размеры "рая" и численность "избранных" (поэтому либеральный подход не распространяется на "чужих" – западный обыватель удивительным образом не замечает 10% обездоленных в своих собственных странах: их как бы нет, в кварталы бедняков – в трущобы, гетто – либералы "случайно" не заходят, нищих на улицах они "не видят", даже если смотрят прямо на них; из этого же ряда – все ужесточающееся эмиграционное законодательство: "всякие там" турки, курды, арабы, цыгане, румыны и прочие "инородцы" – это "недочеловеки", им нечего делать в западном мещанском раю!).

Точно так же не распространяется либерализм и на страны "третьего мира". Пол-Африки может смело умирать от голода – сытый и богатый Запад, выкачавший из Африки биллионы и биллионы долларов, истребивший миллионы африканцев (и не заплативший за это никакой компенсации никаким родственникам убитых), будет лишь изредка замечать "трагедию Сахеля", ханжески сочувствовать и откупаться мизерными подачками – мешками со слежавшейся, окаменевшей мукой, изъятой из стратегических армейских запасов, созданных когда-то на случай ядерной войны (9).

Сейчас, когда рухнули СССР и ОВД и определилась возможность превратить в капиталистическую периферию или полупериферию страны бывшего "восточного блока", а заодно и полностью подчинить себе те страны "третьего мира", которые ранее были советской клиентелой, по логике вещей, Welfare State должно бы расцвести пышным цветом, расширить свои рамки, интегрировать в "мещанский рай" остающиеся за его границами слои и территории – да и просто повысить общий уровень благосостояния (за счет прекращения общей гонки вооружений и перераспределения сверхприбылей, выкачиваемых из новых зон эксплуатации и ограбления – еще вчера советских, еще вчера недоступных).

Не тут-то было! Мещанская цивилизация, обнаружив, что "советской угрозы" нет, и перестав страшиться "повторения большевистской революции" у себя дома, наоборот, резко поправела, стала агрессивно нетерпима к собственным социальным низам – и уже готова, как выражаются западногерманские левые, "скинуть нижнюю треть" общества. Частнособственнический инстинкт, мещанский эгоизм оказались сильнее элементарного расчета: западная цивилизация обывателей готова пойти на возрождение в собственных странах полномасштабной классовой борьбы – лишь бы не делиться с "нижней третью" открывшимися возможностями быстро повысить свой материальный, потребительский уровень.

Очень показателен пример Клинтона, либерала из либералов, которого его более консервативные оппоненты от либерализма готовы были записать чуть ли не в “леваки”. Клинтон начинал с фарисейских речей о том, что современное высококачественное здравоохранение должно быть доступно всем американцам – даже самым бедным, но никакого доступного здравоохранения не ввел, а напротив, урезал в августе 1996 года программы социальной помощи, оставив за бортом Welfare State еще минимум 6 миллионов американцев – в первую очередь, конечно, иммигрантов (нечего, мол, вам лезть в нашу сытую Америку!)...

***

Обыватель, подобно крысе и таракану, замечателен приспособляемостью. Может носить любую маску. И для того, чтобы выяснить, что это – лишь маска, нужен момент экзистенции (10).

Между Ждановым и Рейганом, строго говоря, нет никакой разницы. Как мещанин Жданов носил маску коммуниста, играл роль коммуниста, так и мещанин Рейган носил маску государственного деятеля, играл роль государственного деятеля (ему, правда, было чуть легче – он хоть и бездарный, но актер). Обыватель вообще тяготеет к игре – как к форме “деятельности”, где “все можно исправить”, где он не несет ответственности за содеянное (поскольку игра – это “понарошку”). О тяготении обывательского “счастливого сознания” к играм говорил уже Маркузе – в “Одномерном человеке” (“Играем в игру”, “игры со смертью и опасностью увечий”). Озверевший обыватель Гитлер утверждал, что война – это всего лишь игра (политическая игра свободных стихийных сил нации). Либерал Хёйзинга даже противопоставил “человека играющего” “человеку созидающему” (не случайно “Homo ludens” стал пользоваться такой популярностью на мещанском Западе, а с недавних пор и у нас – обыватель, не вникая, как всегда, в суть, воспринял книгу как теоретическое оправдание своего поведения, даже не заметив, что Хёйзинга подверг это поведение критике как “пуерилизм” и честно предупредил читателя, что “игра лежит вне сферы нравственных норм”).

Буржуазное общество потому так легко переварило "сексуальную революцию", что она позволила расширить рамки мещанского потребления за счет секса, легализовать секс как товар – вдобавок к движимости и недвижимости, еде и питью, доступному (то есть примитивному) псевдоискусству. Это – классическая картина образа жизни паразитического общества (вроде позднего Рима), то есть общества сытого и безответственного. Когда в 1925 году Ортега-и-Гассет написал "Европа вступает в эпоху ребячества", он именно это и имел в виду. Ребячество – это именно сытость и безответственность, уверенность в том, что ты будешь сыт и что за твое "невзрослое" поведение ты не будешь наказан. Разумеется, при этом нельзя "покушаться на устои": на частную собственность, например – школьник ведь тоже в школе не стреляет из рогатки по лягушкам и не лазит по соседским яблоням, а чинно сидит за партой, отвечает уроки или поет псалмы. Это – правила игры. Если он будет вести себя не так, – его могут лишить гарантированной сытости. А сам он ни добывать, ни готовить еду не умеет. Он несамостоятелен. В этом смысле несамостоятельны, невзрослы, примитивны детским примитивизмом западные обыватели. Не случайно их пристрастие к играм, притом играм примитивным (сексуальным и спортивным, например) – и детская уверенность, что все одинаково могут в эти игры играть и всем это должно быть интересно.

***

Я, как и большинство людей моей профессии, регулярно вынужден общаться с западными людьми и давно уже понял, что средний западный человек (то есть рядовой западный обыватель) – исключительное дерьмо. Из западных людей можно общаться только с тем, кто считается в своих странах "белой вороной", сумасшедшим, неудачником (о, это на Западе такое страшное ругательство! – и нам, воспитанным на Достоевском, Толстом и протопопе Аввакуме, этой логики не понять) – с какими-нибудь там анархистами, троцкистами, радикальными "зелеными", фанатиками народной культуры, "завернутыми" на своей работе учеными и разными друзьями Советского Союза, не захотевшими стать государственными чиновниками-советологами. Из всех иностранцев самые убогие – американцы. Как говорит один мой друг и коллега, "их развитие остановилось в старшей группе детского сада". И потребности развиваться они не испытывают. Еще лет 30 назад европейцы отличались от американцев в лучшую сторону. Но потом европейскую культуру сожрала американская "массовая культура", европейскую систему образования – американская, европейский образ жизни – American Way of Life. И всё унифицировалось.

Наши малограмотные певцы Запада любят, восхваляя среднего западного человека, объяснять его поведение особым, “западным”, менталитетом. Только "менталитет" тут не при чем. Для того, чтобы понять, с чем мы имеем дело, достаточно почитать учебники по возрастной психологии – на тему о формировании личности, и особенно о тех патологических (но очень распространенных) случаях, когда индивид до уровня личности так и не развился.

Оно конечно, таких и у нас полно. Но наши при этом ощущают (во всяком случае, пока) свою ущербность – или хотя бы подозревают о ней. Наша (России/СССР) культурная традиция заставляет. Жизнь тяжелая заставляет. А на Западе – комфорт. Всё разжевано. Все услуги. Только бы деньги были (11). Потому и с чувством юмора – плохо. И сам юмор – примитивный. Зато самодовольства – через край.

Средний западный человек сочится своим превосходством, презрением к "аборигенам" и их стране (России) и твердо уверен, что он – культуртрегер и несет "бремя белого человека" (даже если он не белый, а, скажем, негр). Это только западные левые (ясно осознающие, что их материальное благополучие основано на ограблении их странами народов "третьего мира", на том, что ежесекундно в Африке, Азии и Латинской Америке умирают от голода младенцы) не демонстрируют такого презрения и превосходства. Они – интернационалисты, они действительно верят в то, что все люди равны независимо от расы и места проживания. Троцкисты так просто пламенно любят Россию, поскольку это "родина Революции и Леона Троцкого" (и учат русский, поскольку это "язык Ленина и Троцкого").

Да вот еще художники (артисты), представители мира искусства – тоже “белые вороны” в своих странах – обычно стараются понять нас, помочь нам и вообще чувствуют к нам инстинктивную симпатию.

Но зато все остальные – в первую очередь, бизнесмены, менеджеры, политики и проповедники – с плохо скрываемым презрением постоянно учат нас, как нам жить. Спасибо, что не крестят насильно и не сжигают на костре за неповиновение. А что? Могут. Опыт есть. И то, что они либералы, это, между нами говоря, неважно. Янки 200 лет назад тоже были либералы (12) и яростные, фанатичные поборники равноправия. Но индейцев убивали, не задумываясь, – и укокошили то ли тридцать, то ли сорок миллионов. Куда там злодею Сталину!

***

Удивительно, но среди наших молящихся на Запад "демократических" "интеллигентов"-мещан широко распространена вера в то, что они, со своей природной рептильностью, врожденным конформизмом, посконным православием могут быть чем-то "лучше" и "выше" своих западных коллег. Россия, как все знают – страна крайностей. И если уж у нас начнут брать на Западе, как сейчас, в качестве примеров для подражания все самое худшее, – то обязательно доведут это худшее до самого-самого-самого худшего, до предела, до таких форм, какие Западу и не снились.

Наш обыватель – в силу ли национального характера или в силу еще каких причин, не знаю – заведомо даст сто очков вперед западному в области хамства, зависти, низости и подлости. Западный обыватель мелочен, труслив, расчетлив и законопослушен. Наш, при своей трусости, натура широкая, "восточная" – если гулять, так с пальбой и битьем морд и зеркал, если грабить соплеменников – то не до последнего цента, как в Штатах, а до последней нитки.

У нашего обывателя психология такая, уходящая корнями в нормы поведения деревенского жителя – с его дурной "молодецкой удалью" и хмельным разгулом, порожденными идиотизмом сельской жизни. Наш обыватель по этому поводу даже поговорку сочинил: "Е..ть – так королеву, украсть – так миллион"...

Отечественный обыватель – носитель мелкобуржуазного сознания – всегда был исключительно убог, труслив и рептилен по сравнению со своим западноевропейским коллегой. Так сложилось исторически. Те, кто изучал историю русских революций, давно заметили, что русская буржуазия по сравнению с западной выглядит удивительно трусливой, конформистской, несамостоятельной, патриархально-неразвитой. В то время как в Европе буржуазия (третье сословие, мещанин, le citoyen) с оружием в руках и на баррикадах свергала монархов и добивалась для себя преимущественного положения в обществе, русская буржуазия, русский обыватель максимум униженно просили у монархии кусочек каких-нибудь прав для себя и испуганно затихали при каждом окрике сверху (даже лучшие представители нашей буржуазно-мещанской интеллигенции лишь один раз рискнули пойти на действительно смелый шаг: приняли Выборгское воззвание, – и то сделали это в запальчивости и в большинстве своем чуть ли не на следующий день раскаялись в содеянном). Предел мечтаний нашей буржуазии, нашего интеллигентного обывателя был – встроиться в систему власти, получить какие-то привилегии лично для себя (лично для своего "дела", производства). Весь тот сарказм, который выплеснули Маркс и Энгельс в "Немецкой идеологии" на германское "святое" бюргерство, с еще большим основанием – и в десятикратном размере – приложим к российской буржуазии, к российскому мещанству.

Западный обыватель, как бы труслив он ни был, знает, что с властью можно вступать в диалог в качестве равной стороны, спорить, требовать от нее чего-то, "качать права". Наш обыватель привык у власти просить, выклянчивать, он исходит из того, что с властями не спорят, власть – это система попечения, покровительства, патронажа, это курица, которая несет золотые яйца, – зачем же с ней портить отношения?

Сегодня наши либеральные обыватели привычно обвиняют во всех своих бедах и бедах России большевиков и Октябрьскую революцию. А где были сами либеральные обыватели в 1905 или 1917 году? Что, кроме примеров трусости, оппортунизма, бестолковости, шизофренической болтливости и истерического позерства, неспособности работать на износ и систематически, они продемонстрировали? Это еще Плеханов 100 лет назад обнаружил, что российский пролетариат, как бы мал и слаб он ни был, уже выработал классовое сознание (стал "классом для себя"), а российская буржуазия, вопреки общим правилам, так и не удосужилась это сделать. Из этого открытия и выросла большевистская концепция гегемонии пролетариата в русской революции. Говоря иначе, сами либералы, сам обыватель, сама буржуазия – трусливая, политически и духовно ленивая, рептильная – оказалась неспособна в России выполнить свою историческую миссию и передала право на гегемонию пролетариату. А теперь, спустя 80 лет, либералы все еще плачутся и причитают: ах, какие нехорошие большевики, захватили власть, устроили диктатуру пролетариата, бяки! Вечно у обывателя виноват кто-то, кроме него самого.

При таких психологических характеристиках, при таком “историко-культурном наследии” нашему обывателю оскотиниться – раз плюнуть. Весь путь моральной деградации, на который западным буржуа-обывателям понадобилось несколько столетий, наши без труда преодолеют за пару десятков лет. Если падать невысоко – то и лететь недолго...

***

Сейчас Россия, как восторженно выражаются разные платные певцы либерализма, "вернулась в лоно мировой цивилизации"(13), то есть, называя вещи своими именами, превратилась или почти превратилась в типичную страну-гигант "третьего мира". А это значит, что внутри этой "мировой цивилизации" Россию как самостоятельную цивилизацию (культурный мир) ждет смерть. Российская (советская) цивилизация не нужна западному миру. Западному миру не нужна развивающаяся культурная традиция, основанная на соединении европейской классической традиции и самостоятельной восточной (русско-византийско-татарско-кавказской) традиции.

Россия нужна Западу именно как страна "третьего мира", то есть как объект эксплуатации по правилам новейшего неоколониализма (технологической эксплуатации) – как сырьевой придаток, как рынок реализации второсортной продукции, не находящей сбыта в метрополии, как место для захоронения отходов и размещения экологически грязных и отсталых, "вспомогательных" технологий, как источник дешевой рабочей силы.

Если Америка и Западная Европа последовательно погибли как центры европейской классической цивилизации, то Россия остается последним форпостом этой культуры-цивилизации. И либо теперь Россия сможет выстоять именно как цивилизация, либо – повторит судьбу США и Западной Европы. Тогда культурно-цивилизационное своеобразие России будет уничтожено, а подлинная культура, как в США и Западной Европе, будет загнана в резервации и гетто. Конечно, можно бороться и в таком состоянии, но это будет, как показывает печальный опыт Запада, куда более тяжелая борьба – борьба неравная, “партизанская”. Цивилизации легче противостоять агрессору (другой цивилизации), если она выступает как тотальность.

Это значит, что перед российской интеллигенцией (не продажными псевдоинтеллигентами, а подлинной интеллигенцией), хотим мы этого или не хотим, стоит задача разработать адекватную идеологию сопротивления – сопротивления напору западной мещанской цивилизации. До сих пор мы умели противостоять отечественному мещанину. Отечественный мещанин, несмотря на все попытки, так и не смог создать самостоятельную законченную цивилизацию. А западный – смог. В этом его сила и этим он опасен.

Даже если нас ждет изматывающая, неравная “партизанская” война (а так оно, боюсь, и будет) – идеология сопротивления все равно необходима. И даже, может быть – тем более необходима. Подполье, как и эмиграция, – патологическое состояние, когда только сознание своей правоты дает силу на борьбу.

Идеология сопротивления – это, по сути дела, идеология освободительной борьбы. Она должна быть создана для вооружения ею освободительного движения. Отчасти – и по внешним проявлениям – это может даже выглядеть как национально-освободительная борьба, национально-освободительное движение. И не надо бояться таких слов. Это совсем не то же самое, что бред наших шовинистов о "сионистской оккупации" или мистико-визионерские рассуждения Зюганова о "мировой кулисе". Понятия "национально-освободительная борьба", “национально-освободи-тельное движение", "идеология национально-освободительного движения" – понятия условные. Это не борьба русского народа против какого-то другого.

Это борьба русской (российской, советской) культуры как наследницы европейской классической культуры против американизированного "масскульта". То, что со стороны это может выглядеть именно как освободительная борьба против "Запада" – лишь внешняя, превратная, форма, не отражающая сущности явления. Культура "новых русских" и обслуживающей их российской либеральной (или "патриотической" – неважно) псевдоинтеллигенции – это их, чуждая нам квазикультура, "масскульт". Культура Жана-Поля Сартра и Франца Фанона, Грэма Грина и Габриэля Гарсия Маркеса, Этторе Сколы и братьев Тавиани, Джорджо Стрелера и Жана-Луи Барро, Джона Леннона и Фила Окса, Владимира Горовица и Рави Шанкара, Бертольда Брехта и Фридриха Дюрренматта, Иржи Килиана и Джорджа Баланчина, Стефана Грапелли и Эллы Фитцджеральд, Альфреда Шнитке и Карлхейнца Штокхаузена и т.д., и т.д., и т.д. – наша, лежащая в основе нашей освободительной борьбы, независимо от того, в какой стране жили эти люди и какой национальности они были.

И если можно при этом говорить о "нациях", то лишь в том смысле, в каком говорил Ленин вслед за Дизраэли – "Two Nations!", то есть обыватель и творец – это, конечно, представители двух разных наций, двух разных народов, хотя бы в паспортах у них в графе "национальность" стояла одна и та же запись. И точно так же, вслед за Лениным нужно говорить и о "двух культурах" внутри каждой "национальной" культуры.

Здесь возникают две серьезные проблемы.

Во-первых, европейская культура-цивилизация сама по себе, “автоматически”, оказалась неспособна противостоять натиску цивилизации американизированной “массовой культуры”, не смогла стихийно выработать идеологию сопротивления. Значит, такую идеологию надо вырабатывать сознательно, целенаправленно и методически.

Отчасти дело, видимо, в том, что в основе своей цивилизация “массовой культуры” вовсе не является порождением чего-то, чуждого западному обществу, чем-то, привнесенным извне, как не является она и плодом “мутации”, новацией, продуктом “современности”. “Массовая культура” – имманентная западной цивилизации традиция, и борьба подлинной культуры с псевдокультурой – это борьба двух традиций. Более того, “массовая культура” – это лишь оснащенная современными техническими средствами культура ограниченного мелкого собственника, а мелкий собственник – вовсе не “привилегия” Запада, он известен всему человечеству со времен первобытных, со времен соседской общины. Именно к этим временам уходят и к этому персонажу восходят базовые психологические механизмы обывательского сознания (собственно, это уже “епархия” этнографов и антропологов, но их, по понятным причинам, именно эти вопросы почти не интересовали – хотя были и приятные исключения, например, Лев Штернберг).

Уже сейчас очевидно, что ни одна из существующих на Земле культур-цивилизаций – ни индийская, ни исламская, ни китайская – не имеют разработанных механизмов и идеологии противостояния “масскульту”. Все они имеют собственные варианты “масскульта” – не американизированного, но “масскульта”. Но даже если бы эти культуры-цивилизации и оказались принципиально невосприимчивы к “масскульту”, вряд ли нам было бы от этого легче. Россию (бывший СССР и страны “круга СССР”) нельзя превратить ни в Китай, ни в Иран, ни в Индию. А если можно – то тогда это уже будет не Россия, не пост-СССР, не близкие нам страны Восточной Европы. С точки зрения мировой истории и мировой культуры, потеря европейской классической цивилизации на постсоветском пространстве – трагедия, независимо от того, будет ли эта цивилизация поглощена американской “массовой культурой” или культурой исламского мира.

Во-вторых, “масскульт” вовсе не был нам навязан под угрозой смерти (“под дулами пушек”) с Запада. Напротив, это наш собственный обыватель, пользуясь тем, что командные высоты в политике были в его руках, добровольно сдался западному “масскульту”. Эта “пятая колонна”, уставшая от сложности и альтруистичности марксизма и мечтающая о полной легализации милого их сердцу образа жизни буржуа, тоже, положим, не была “заброшена” к нам с Запада – и особенно, если говорить об обывателе как о феномене культурном и психологическом. Пресловутый “Милорд глупый”, о котором писал Некрасов, – это ведь была не “идеологическая диверсия” Запада, а сочинение исконно русского человека Матвея Комарова (“Повесть о приключении англинского милорда Георга...”), автора не менее знаменитого “жизнеописания” Ваньки-Каина. Это – наша собственная типичная “массовая культура”, “классика” (если можно так выразиться) “масскульта” (XVIII век!). Если Вербицкую и Чарскую еще можно как-то списать на “тлетворное влияние бульварного романа”, то Матвей Комаров создал свои “бестселлеры” за сто лет до появления на Западе бульварных романов...

***

В истории не раз бывало, что одна цивилизация – более агрессивная – уничтожала другую. И не раз бывало, что более примитивная разрушала более развитую ("пришествие варваров" – так это обычно называется). Если атакуемая цивилизация оказывалась неспособной выработать идеологию системного сопротивления – она гибла (как погибли цивилизации ацтеков и инков), если же она создавала такую идеологию – она оказывалась в состоянии выстоять, а затем и победить (как выстояла и победила англичан Индия, как выстояла и победила Орду Русь, как выстоял и победил, – переварив захватчиков-манчжуров – Китай).

Но, поскольку внешней стороной этого культурно-цивилизационного конфликта будет выступать конфликт национально-культурный, оседлать дело создания движения сопротивления, национально-освободительного движения могут и шовинисты (фашисты), и сталинисты (маоисты, ходжаисты), и православные (исламские) фундаменталисты.

Они тоже способны победить, – но это будет крахом российской культуры как культуры – наследницы европейской классической традиции...

Выстраивая свою систему ценностей, систему ценностей Сопротивления, надо исходить из сознательной оппозиции системе ценностей обывателя. Выстоит и не будет поглощен Молохом только тот, кто заведомо откажется от эгоизма и консюмеризма. Придется вызывать огонь на себя. Кто-то должен стать “отщепенцем” – той крупинкой, вокруг которой будет формироваться кристалл.

Сегодня, когда интеллигенты и псевдоинтеллигенты-мещане работают в одних и тех же институтах, университетах, редакциях, библиотеках, десятилетиями общаются и внешне имеют одинаковый социальный статус, многие честные интеллигенты просто боятся открыто высказывать свои взгляды, боятся обострять отношения с большинством “коллег” – тем более, что терпимость провозглашена “добродетелью интеллигента”, частью интеллигентской культуры. Но такое поведение – это не “терпимость”, это трусость, всеядность и потеря собственного лица. Терпимости к подлости быть не может. Терпимость к подлости – это подлость. Терпимость к пошлости – это пошлость. Терпимость к преступлению – соучастие. И модные сейчас ссылки на “политическую корректность” лишь усугубляют вину трусливых. Политическая корректность, как справедливо выразился Пако Рабан, это добродетель баранов, которых ведут на бойню.

Нетерпимость – вот что нам сегодня необходимо. “Единой советской культуры” больше нет, как нет и единого социального слоя (класса), эту культуру создававшего. Либеральствующий псевдоинтеллигент – это классовый, политический, философский, социальный враг, пусть он и сидит с вами в одном кабинете. Это – агент тех сил, которые хотят уничтожить вас, превратить вашу культуру в помойку, превратить ваших детей в самодовольных дураков. Поэтому смотреть на него надо так, как полагается смотреть на врага – сквозь прорезь прицела.

Дискутировать с этими людьми – бессмысленно. Они вышли за границы дискуссионного поля. В некотором смысле они уже – не люди, поскольку их мораль – это мораль нелюдей. Их этика – это сословная этика добровольных платных прихлебателей Князя Мира Сего: с их точки зрения, хорошо и морально только то, что позволяет набивать карманы солнцевской “братве”, березовским, потаниным, черномырдиным и т.п. – поскольку те “отстегивают” часть (пусть небольшую) прихлебателям. Раз это оказалось можно сделать только при посредстве развала СССР, массовых убийств и войн в бывших советских республиках, голода, разрушения промышленности, сельского хозяйства, здравоохранения, образования и системы дошкольного и внешкольного воспитания, – следовательно, всё это также “хорошо” и “морально”. Вот и вся “этика”...

Продажная псевдоинтеллигенция своей “интеллектуальной” деятельностью и при Советской власти и тем более сегодня пытается загнать страну в Средневековье: если Возрождение и Реформация провозгласили, что каждый человек (во всяком случае, каждый христианин) должен думать самостоятельно, сам выносить суждения о важнейших явлениях бытия (то есть стремиться к истине (14)), а Просвещение провозгласило это естественным правом каждого, то сегодня наша продажная псевдоинтеллигенция навязывает через СМИ, системы образования, воспитания и религии всем гражданами точку зрения тех, кто ей, псевдоинтеллигенции, платит – точку зрения “жирных котов”: воров, взяточников, убийц, посредственностей. Это и есть “Новое Средневековье”.

Чтобы создать идеологию Сопротивления, а затем и само Сопротивление, нашим интеллигентам необходимо преодолеть растерянность. Нужно твердо сказать себе: ничего не изменилось – те, кто стоял у власти вчера, стоят и сегодня. Сегодняшние режим и строй – результат деградации советской системы, один из последних этапов нисходящей линии Великой революции 1917 года – линии, контрреволюционной с 1927 года, с начала термидорианского переворота Сталина, линии, дошедшей сегодня до этапа нашей, российской, Директории (15). По сравнению с предыдущим периодом ситуация лишь ухудшилась. Значит, и оппозиция должна быть более жесткой.

Россия обладает одним преимуществом перед Западом. У нас есть опыт удачной антибуржуазной революции, а у Запада такого опыта нет. Поэтому не им нас учить. Мы можем и должны опереться на наш собственный удачный опыт – на опыт создания антимещанской культуры интеллигентов, на опыт революционной интеллигенции XIX – начала XX века. Нет другого пути создания идеологии Сопротивления, кроме тщательного воссоздания наступательной культуры, четко ориентированной политически и восходящей к аналогичной культуре революционно-демократической интеллигенции XIX века. Вместе с революционной культурой мы должны вернуться к антибуржуазной революционной морали, морали, опирающейся на традицию первоначального христианства (идеологию национального освобождения и социальной справедливости, уравнительную идеологию ессеев и рабов-повстанцев).

То есть: необходимо тщательное изучение опыта создания и существования такой культуры и морали, опыта революционных демократов, народников, землевольцев, народовольцев, эсеров, большевиков, анархистов и т.п., опыта революционной интеллигенции XIX – начала XX века в Российской империи, Китае, Индии, Турции, Иране, странах Восточной Европы. Необходим тщательный отбор всех достижений этой культуры и морали, всего, что оказалось жизнеспособным, что может противостоять мещанству, потребительству, посредственности, самому духу буржуазно-мещанской цивилизации. И одновременно придется безжалостно отбросить все себя не оправдавшее, ошибочное, устаревшее.

Только тогда у нас будет шанс победить, если мы сможем восстановить революционную традицию, если мы сможем создать наступательную теорию.

Российские интеллигенты, если они не хотят, чтобы над ними смеялись их собственные дети, превращенные машиной “масскульта” в придурков-потребителей, чтобы сама память о них, интеллигентах, исчезла, чтобы в будущих учебниках истории их не поминали двумя-тремя презрительными строчками, должны осознать себя в качестве агентов будущего в настоящем, в качестве первопроходцев, “передового отряда” из будущего, который должен закрепиться в настоящем, создать плацдармы и защищать эти плацдармы до последнего.

Задача не в том, чтобы “обличать пороки” и, “возвысив голос”, взывать к совести нации (16) (противник – правительство и “большой бизнес” – имеет все возможности заглушить этот голос), а в том, чтобы показать пример. Пусть даже жертвуя собой...

Интеллигенция должна осознать, что она – представитель иного способа производства, не товарного. Она часть будущего бесклассового и нетоварного общества, безгосударственного общества прямой демократии, общества знания и творчества. Интеллигенция должна понять и принять свою роль революционного агента. В этом – смысл ее исторического существования.

1996

Примечания:

1.“Интеллигенция” в дословном переводе с латыни (intelligentia, intellegentia) значит “понимание, познавательная сила, знание, разум” (от лат. intelligens, intellegens – понимающий, знающий, мыслящий, умный). То есть почему интеллигентами могут называться люди, основным занятием которых является познание и понимание мира, – либо в “чистом виде” (художники, философы, математики и т.п.), либо с привлечением экспериментов и метода обратной связи (физики, медики, изобретатели, педагоги и т.п.), а также сохранение и систематизация знания (музейные и библиотечные работники, историки и т.п.) и его распространение (педагоги, писатели и т.п.), – я понимаю. Но называть “интеллигентами” тех, кто профессионально занимается корыстным обманом сограждан, распространением иллюзий и удовлетворением извращенных сексуальных потребностей власть имущих, – это абсурд. Такая благородная деятельность в русском языке описывается словами “мошенник”, “шарлатан”, “шаман” и “проститутка”. Если не выработан термин, которым именуют людей, соединяющих в своей практике все описанные выше виды деятельности, – это не основание для присвоения термина, относящегося к другой профессии. Нет термина – давайте введем! Например, “шарлатутка”. Тогда соответствующий социальный слой будет именоваться “шарлатуты” или “шарлатуция”.

2.Действительным виновником революции 1917 года был царизм, доведший страну до краха. Но сама революция была величайшим событием XX века, а революционеры (в том числе интеллигенты) – героями. По большому счету Россия в XX веке может гордиться всего четырьмя вещами: Великой революцией 1917 года, культурным расцветом 10-х – 20-х годов (включая культурную революцию), победой над фашизмом и научными достижениями 50-х – 60-х (включая космонавтику).

3. Разумеется, это ни в коем случае не “чисто русское” или “чисто советское” явление. Самый известный из ныне живущих венгерских социологов, Элемер Ханкиш, возглавлявший в 1990-1993 годах Венгерское телевидение, зафиксировал распространение этого комплекса предрассудков и у себя в стране: “...один мой друг категорично утверждал, что во всем плохом, что есть в жизни, виноваты коммунисты. Чуть ли даже не в том, что он подхватил грипп... наивность его категоричных утверждений была явным признаком того лжесознания, которое жило во многих из нас... Мы жили иллюзией, что если нам когда-то удастся освободиться от наших коммунистических диктаторов, то все проблемы нашей жизни раз и навсегда будут решены. Наконец свобода пришла, но когда оказалось, что большинство наших проблем так и осталось нерешенными, мы смешались и почувствовали себя обманутыми. Мы были поражены тем фактом, что можем “простудиться” и в свободном, демократическом обществе”. Интересно, что Э. Ханкиш, сам, видимо, не сознавая того, очень точно показывает причины психологической готовности венгерского обывателя к фашизации. 

4. "Зощенко и Булгаков открыли этот тип в двадцатые годы. Теперь коммунальный хам завершил свое развитие, обрел ... генеральские звезды, вооружился линзами здравого смысла, причислил себя к сонму телевизионных светил.