Когда оживают страницы любимых книг...

Татьяна Смирнова

Это желание испытывал, наверное, каждый: прочитав книгу, которая легла на сердце, побывать в мире, описанном в ней, побродить по тем местам, где жили её герои, пройтись улицами города, на которых разворачивалось действие, увидеть воочию то, что вдохновило писателя на строки, образы, атмосферу. Иногда это желание сбывается, иногда – остаётся недосягаемым. Я расскажу о том, как сбылось моё желание.

С книгами Евгения Богата – философа и эссеиста 60-80-х годов, которого современники называли мастером нравственно-филисофской литературы, я знакома давно. Ставшие сейчас уже библиографической редкостью, практически не переиздававшиеся с 70-х-80-х, книги эти путешествуют из рук в руки в узком кругу счастливчиков, выискиваются по букинистическим сайтам и магазинам, дарятся друзьям и близким – потому что такие книги хочется дарить. Встретившись однажды с творчеством этого писателя, так и идёшь с ним об руку всю жизнь. Как и с героями его очерков и эссе – Эдуардом Гольдернессом и Василием Чекрыгиным, Елизаветой Кузьминой-Караваевой и Анной Франк, Рембрандтом и Сократом, и многими другими людьми, широко известными или почти безвестными, жизнь которых была не просто жизнью, но – духовным бытиём (пусть и скромным, неброским порой).

Чем уникальны книги Богата? Сочетанием простоты живого, богатого, пластично-осязаемого языка с глубиной погружения в философски-непростые, полемически-острые, всегда волновавшие человечество вопросы и темы – о нравственном выборе и тех ценностях, что делают человека человеком, о понимании между людьми и новых формах человеческого общения, о жизни искусства как истории человеческого духа, без знания и понимания которой невозможно двигаться дальше. Главный герой книг Богата – человек, утверждающий «повседневный гуманизм». Именно такой вид гуманизма, по убеждению автора, «становится всё более земным и всё более, в сущности, возвышенным. Он охватывает не только жизнь общества в целом, но и сосредотачивается на отдельной человеческой жизни. Мы всё отчётливее понимаем: духовные ценности могут и должны формировать характер человека не только в ситуациях огромных потрясений, но и в будничной, повседневной, казалось бы, неприметной жизни. И лишь при этом условии человек и перед лицом великих потрясений останется в полном смысле слова человеком».

Есть у Евгения Богата одна фантастическая повесть. Всего одна, ибо жанр, который выбрал для общения с читателем этот богато одарённый, немало повидавший и немало осмысливший человек – не художественная литература, а – публицистика, эссеистика, диалог с читателем. В одной из книг для подростков – «Узнавание» – Евгений Михайлович объясняет, чем привлёк его именно этот жанр: «Эссе в переводе с французского означает «опыты». Это опыт чувств и размышлений писателя, выраженный не в образах и отношениях героев, как в романах, повестях и рассказах, а непосредственно, открыто – в непринуждённом общении с читателем. В эссе два героя, и оба существуют реально: автор и его собеседник. Смысл повествования в том, чтобы родились и развились между ними серьёзные, увлекательные отношения. Эссе – это совместный живой поиск истины». И поиск получается действительно совместным и живым (например, из доступного в Сети: Письма из Эрмитажа). Евгений Богат, работавший в прошлом журналистом «Литературной газеты», получал огромное количество писем в ответ на свои эссе. В сотворчестве, в полемике с читателем, в совместных поисках, в новом диалоге рождались новые статьи и книги – и снова вызывали отклик в сердцах.

Он написал только одну художественную повесть – «Четвёртый лист пергамента», действие которой происходит в средневековом городе, прообразом которого послужил для Богата Старый Таллинн. Я не буду раскрывать тайну её сюжета – мне бы хотелось, чтобы читатели журнала сами отыскали эту книгу, как отыскала её когда-то я. Скажу лишь, что одним из главных героев книги стал готический собор, выстроенный по чертежам талантливого архитектора XIII века Виларда, намного опередившего своё время и утвердившего в формах собора торжество человеческого духа над материей.Этот собор, так изумительно описанный в книге, будоражил моё воображение. Я мечтала побывать в Таллинне и найти его реальный прообраз. И вот – сбылось! – морозным ноябрьским вечером мы идём по узкой, мощёной булыжниками улочке Старого Таллинна, тускло освещаемой желтоватыми фонарями. Улочка пустынна и тиха. Тесно сгрудившись, обступают её старые невысокие домики. Перед нами – так же, как перед героями Богата – торжественно вырастает Собор. И непонятно, какой на дворе век – двадцать первый или тринадцатый? «Низко горбящаяся, странная, точно во сне, улочка с домами, одряхлевшими и уютными, как истертые миллионами ног каменные ступени, вывела меня к собору. Он медленно вырастал — именно вырастал, как вырастает, заслоняя воду и землю, океанский корабль, когда выходишь на набережную из тесноты земных строений. Надо мной возвышались могучие объемы, миры из мягкого, уступчивого серого камня, который Вилард тщательно отобрал в местных горах. Формы собора были сурово-целомудренны; они уходили в туманящееся легким осенним дождиком небо и раскидисто покоились на земле. Ночью исчезало ощущение старта, о котором я уже писал, и охватывали покой и радость чудесного равновесия».

Церковь Олевисте (Святого Олафа), послужившую, как нам казалось, прообразом Собора, мы впервые увидели именно ночью. Вертикальная доминанта Старого Города, она стрелой возносилась в небо. Строгая и соразмерная, увенчанная готическим шатровым шпилем, с узкострельчатыми окнами, строившаяся и перестраивавшаяся с XIII по XVI век, она действительно была похожа на космический корабль, стартующий и всё-таки не умеющий пока оторваться от земли, – символ напряжённой, неустанной вертикальной устремлённости человеческого духа. Она была самым высоким сооружением в Средневековой Европе: на рубеже XVI века шпиль её поднимался на высоту 159 м. Взметнувшийся к небу, он был виден издалека и служил ориентиром для мореплавателей, покровителем которых почитался Святой Олаф. Столь впечатляющая высота, правда, таила в себе и серьезную опасность: восемь раз церковь поражали удары молнии, и трижды во время грозы её охватывал разрушительный пожар, который, как говорят летописи, был виден даже с финских берегов. Нынешняя высота церкви – 123,7 м. Впечатлённые величием собора, в раздумьях идём мы вслед за героем книги ночными улицами Таллинна дальше.

«Дворами, в которых еще сохранились обширные, как берлоги доисторических животных, бюргерские подвалы, я вышел на залитый асфальтом, обведенный оградой полукруг, откуда открывался вид на старый город, раскинувшийся у подножия холма. Нагромождение домов с узкими лапидарными фасадами и мокрой, тускло поблескивающей черепицей было разнообразным, живописным и естественным, как нагромождение камней в разделанных тысячелетиями горах. Я уже много недель шатался по улочкам этого города: открывал, высматривал, измерял — и сейчас с высоты узнавал излюбленные камни. Это узнавание углублялось таинственностью часа, я на минуту почувствовал себя сам городом, который чернел подо мной, и уже не ощущал ни дождя, ни ветра».

Вот она, смотровая площадка над крепостной стеной Верхнего города. Отсюда виден – во всю ширь – раскинувшийся под нами, в лоскутных заплатах черепичных крыш, с торчащими из них иглами шпилей Нижний Город. Его мы тоже впервые увидели ночным. Старый Таллин расположен в пространстве двумя ярусами. Верхний Город, Тоомпеа, находится на 20-30-метровом плитняковом возвышении, где до XIII века было древнее городище эстов. Нижний раскинулся под ним. Подсвеченные в ночи, тянутся ввысь шпили его соборов – Олевисте, Нигулисте (Св.Николая) и Святого Духа. А за спиной...

«Наверное, не нужно было оборачиваться. Я обернулся — мне показалось, что масса собора синхронно со мной повернулась по оси... И что-то уловимо изменилось в его космически торжественном образе. Я увидел не только величаво уравновешенную, объединяющую небо и землю композицию объемов, но и явственно почувствовал ненадежность этого равновесия, я бы даже определил мое ощущение словом «хрупкость», если бы оно не контрастировало столь парадоксально с мощью собора. Кажется, достаточно кинуть небольшой камень — и это стартующее к иным созвездиям сооружение беспомощно обмякнет обломками на земле, или наоборот: чуть подтолкнуть его ладонью — и оно без усилий от нее оторвется. Такое состояние не может быть долговременным, устойчивым. Его жизнь — миг; и соборы, видимо, потому и потрясают, что удалось этот миг заставить окаменеть — ни много ни мало — на тысячелетия!

Но с чего начинается жизнь? Не с нарушения ли соразмерности, равновесия, не с ликующей ли асимметрии? Умирает изящная, точная, как математическая формула, красота кристалла — рождается живая изменчивость белка.

Нет, я, конечно, полемически несправедлив, этот собор не мертв, как кристалл, потому что вот же, сию минуту что-то изменилось в его образе — это не собрание камней, а человеческий дух, одетый в камень, трагически ранняя попытка обрести бессмертие, которое требует жертв, ума и бесстрашия, недоступных для людей того мощного и темного века».

Парадокс в том, что, согласно тексту книги, собор Виларда должен находиться на возвышении, за спиной у тех, кто стоит на смотровой площадке Верхнего города. А за спиной у нас не Олевисте, а одна из старейших церквей Таллинна – Домский собор, в котором, кстати, похоронен первый русский кругосветный мореплаватель Иван Крузенштерн. Выходит, прообраз гениального собора Виларда – Домский? Более приземистый, низкий, с плавными округлыми формами шпиля – готическая базилика, обрётшая в 18 веке барочный купол. Нет, не стартует он подобно космическому кораблю – он слишком ещё принадлежит земле, слишком слит с ней... В раздумье мы вновь обращаем взоры к Нижнему городу с его Олевисте, Нигулисте, Церковью Святого Духа... И понимаем, что не было у собора Виларда никакого конкретного прообраза. Был лишь опыт предшествующих поколений, который Богат творчески переработал.Как, наверное, любой творец, Евгений Михайлович, собрав лучшее из опыта предшественников (и материального, и духовного), сотворил свой Собор, воплотив в нём образ «нового мира, рождённого новым порывом к невозможному». Оттолкнувшись от уже созданного, он устремился дальше – по спирали эволюции вверх. И великолепный собор, описанный в книге, в большей степени символ и вызов, нежели реальное архитектурное сооружение: символ безграничных возможностей творчески устремлённого духа и вызов человечеству настоящего и будущего, которое должно, не останавливаясь на уже достигнутом, захотеть большего...

Недаром в конце книги устами одного из своих героев, современного архитектора Дмитрия Пенкина, Евгений Богат перекидывает мостик от творцов прошлого к творцам будущего: «Человеку хотелось чуда, и он духовно созрел для него. Тысячу тёмных лет собирал силы для мощного старта в небо, но поднимался и падал, поднимался и падал. Как любили говорить тогда: дух был силён, плоть немощна. Не было равновесия – материально телесная форма не выдерживала восхождения в небо. В сущности, повторялась история безумного Икара. Там таял воск, тут рассыпался камень. Человек хотел больше, чем он мог сегодня достигнуть, но если бы он этого не хотел, то не был бы человеком. И когда подвижнической работой поколений равновесие было достигнуто, содержание возносило к небу форму и та обладала реальной силой удержаться на высоте, можно было подумать, что настала минута, заслуживающая того, чтобы её остановить навечно. Но именно в эту минуту человек захотел большего. И вот Вилард решился на то последнее усилие вверх по оси, которое уже разрушает. Он изнутри разбивал собор, как разбивает птица яйцо, чтобы выйти наружу. Если раньше человек строил это фантастическое, это почти нереальное по мощи дерзаний во имя бога, то теперь он сам почувствовал себя богом. Ему захотелось нового мира, рождённого новым порывом к невозможному».

...Мы бродили по улицам Старого Таллинна два дня. Самые разные лики показал нам город. Ясно-вечерний, в свете фонарей и полной луны – таинственно притихший, почти безлюдный. Дневной морозно-солнечный, радостно распахнутый, в тёпло-ярких красках, с ручными голубями на Ратушной площади, с запахом жареных в корице-имбире сладких миндальных орешков, с красно-коричневыми огоньками черепичных крыш. Затушёванно-метельный, печально-лиричный, в дымке падающих снежных хлопьев. И, наконец, вечерне-оттепельный, с мокрой брусчаткой и множеством луж, в которых отражались фонари и силуэты старых мокрых стен, создавая странную игру света. И оживала, разворачивалась перед нами встреча Ноана и Тао, и слышны были шаркающие по камням мостовой старческие шаги епископа Сванга так живо, что снова терялись мы: какой на дворе век? Где мы? И кто мы сами? ...Мы шли и говорили о том, как важно, что всё это сохранилось, не разрушено временем, не утеряно. Что здесь, в Старом Таллинне, где сохранились практически без изменений большие участки города, сформировавшиеся в период с XI по XV век, живёт история средневековья, к которой можно прикоснуться нынешним поколениям. Благодаря мощным оборонительным укреплениям, Старый город смог уберечь себя от значительных разрушений в ходе нападений неприятельских войск. Каменные дома, которые здесь в основном строили, устояли в огне пожаров. А то, что стало сдаваться под напором неумолимого времени, отреставрировано руками нынешних мастеров, которые понимают, сколь важно не разрушать преемственность между прошлым, настоящим и будущим.

И как хотелось бы, чтобы такая же судьба была у книг Евгения Михайловича Богата – чтобы книги его, этот сосуд с драгоценным вином знания, обрели новую жизнь, были переизданы и оказались доступны широкому кругу читателей. В 2001 году дочь Евгения Богата Ирина сумела переиздать одну из известнейших в своё время книг отца: «...Что движет солнце и светила». В названии – строка из «Божественной комедии» Данте, в которой пропущено первое слово: «Любовь». Это - книга-размышление, построенная на письмах о любви людей разных эпох. Её ещё можно отыскать в интернет-магазинах, где она ждёт своего читателя, тогда как остальные книги Богата – «Письма из Эрмитажа», «Понимание», «Узнавание», «Ничто человеческое», «Ахилл и черепаха», «Бессмертны ли злые волшебники», «Вечный человек» – ждут своего издателя.