Николай Смирнов

Первый год нового тысячелетия совпал с 40-летием первого полёта человека в космос. Отступая во времени, это событие представляется всё более значительной вехой в истории нашей планеты. Сейчас становится особенно важно понять вектор дальнейшего движения человеческой мысли и найти те критерии, что позволят дать верную оценку прошедшему. Ведь только сейчас мы начинаем осознавать, насколько переломным оказался минувший век для всей нашей цивилизации. Человек, до того слепо ползающий по поверхности планеты, вдруг распрямился и с невероятной быстротой разорвал оковы земного притяжения. Перед ним воочию раскрылась неисчерпаемость материи, подарив непредставимые ранее возможности.

Громадность научных завоеваний ХХ века, несопоставимая даже приблизительно с другими эпохами, первоначально вызвала взрыв ошеломлённого внешними успехами энтузиазма. Но вскоре оказалось, что повышение интеллектуальной сложности жизни неуклонно требует и высшей тонкости моральных решений. Радикальный перекос в сторону экстенсивного познания и обмена поверхностной информацией привёл к тоталитаризму, с одной стороны, и демагогическому плюрализму, с другой.

Свернуть техническую цивилизацию явно невозможно, но безоглядное развитие техногена ведёт к гибели человечества, что не менее очевидно. На фоне предостерегающих голосов, больше ста лет твердящих об опасности, особенно актуально звучат призывы тех, кто на основе замечательных научных знаний и интуиции показывает пути выхода из грозных ловушек, уготованных недальновидному человечеству.

Ответы на неразрешимые, казалось бы, вопросы есть. Однако они требуют чуткого понимания задач, вставших перед разумом на нашей планете. Сложность жизни всё нарастает, пути выхода, соответственно, утончаются. Сможем ли мы принять и действенно осмыслить простые и ясные истины? Хватит ли нам широты интеллекта и душевной силы отказаться от иллюзий некритического энтузиазма или мрачного пессимизма, смыкающихся в игнорировании двойственного характера любых материальных процессов?

Давайте пройдём вдоль прилавков книжных магазинов, заполненных фантастической литературой, и в глаза сразу бросятся однотипные многозначительные надписи на корешках книг: «Миры братьев Стругацких», «Миры Роджера Желязны», «Миры Айзека Азимова»... Целые гирлянды из десятков томов, собрания сочинений, нанизанные на яркие индивидуальности авторов. Всё это классики научной фантастики, мастера, и в самом деле сотворившие десятки разнообразных миров, поставившие сотни мысленных экспериментов, авторитет их незыблем в этом направлении литературы. Но, очевидно, есть и другая ступень писательского искусства, преодолевающая прихотливое внимание к частным проблемам.

Имя Ивана Антоновича Ефремова тоже широко известно любителям фантастики, его книги постоянно переиздаются. Однако его творчество - иного порядка. Это единый мир кристальной чистоты, мерцающий строгим узором граней, мир, насыщенный глубочайшей внутренней логикой, из произведения в произведение выковывающей неразрывную цепь железной причинности. Это вдохновенный гимн величию мироздания и могуществу человека в нём.

Полновесностью и энциклопедичностью выдвигаемых идей Ефремов резко выделяется из общего ряда писателей-фантастов. Тут нет попытки противопоставления. По свидетельству современников, его интеллектуальная мощь и особенное, планетарное мышление окутывало фигуру писателя аурой мудрости, обаяния и колоссального превосходства.

Сам Ефремов считал себя воспреемником идей русского космизма и особенно ценил Вернадского и Циолковского, в апокриф вынося своё глубокое сочувственное изучение этической философии Рерихов. Идеи космизма не были для Ефремова модным увлечением или попыткой приобщиться к авторитетам, придать значимость собственной личности. Он пришёл к ним как выдающийся учёный-естественник, совершивший революционные открытия в своей области и создавший на стыке геологии и палеонтологии науку тафономию, повторив в этом синтезе путь всех лучших творцов русской науки ХХ века - от Вернадского до Гумилёва. Будучи доктором биологических наук, увлекаясь психологией, интересовался практически всеми областями знания, понимал неразрывное единство всех наук и настаивал на необходимости синтетических, междисциплинарных исследований. Сосредоточение не на науках, а на проблемах - это кредо Вернадского Иван Антонович воплотил всей своей жизнью.

Он не был эпигоном, подражателем «отцов космизма», повторяющим на все лады уже сказанное. Он был самостоятелен в своём творческом поиске, за ним стояла та полнота мыслительной деятельности, что в предельных своих проявлениях выплавляется в особую мудрость духа.

Именно духовная зрелость способна уберечь от поспешных спекуляций, а научная честность исследователя позволит избежать неверных ассоциаций, которые образуют стойкие клише, мешающие пониманию, позволит точно уловить границу допуска. Этими способностями обладал Иван Антонович в полной мере.

Он очень много писал о взаимодействии человека и космоса, и в этом отношении являлся космистом, но особенное внимание к социологической проблематике делало его мышление именно планетарным во всей полноте этого определения. Человек был для него неотделим от общества, а общество - от всей эволюции жизни на Земле. Он не выдвигал не охваченных мыслью абстрактных гипотез. А ведь при недостаточном знании жизни творчество легко вырождается в скороспелые выдумки, хотя бы и наполненные эзотерической терминологией.

Перед взором учёного проходили будоражащие картины эволюционного прошлого планеты, могучий диалектический ум неизбежно задавался вопросом о будущем и реальном положении настоящего. Ясно понимая увязанность биологии с психологией, он осмысливал их в контексте эволюции человека как вида.

Ефремов обнаружил великое соответствие между эволюцией всей жизни на Земле и духовным развитием индивида.

Теория инфернальности... Или даже не теория - «свод статистических наблюдений над стихийными законами жизни и особенно человеческого общества», - как говорит Фай Родис, героиня романа «Час Быка».

Животные, накапливающие в геологическом времени приспособления к определённым экологическим нишам, оказывались тупиком развития при малейшем изменении окружающей среды или истощении кормовой базы. Чем совершеннее было приспособление, тем больше терялась независимость от внешних факторов. Вид вымирал. Способность выжить при выходе из ареала обитания - именно по этому критерию шёл отбор генетических мутаций. Наблюдая гигантские кладбища ископаемых животных, гекатомбы жертв на пути поиска универсальных качеств, Ефремов понял это особенно отчётливо.

Человек возник на стыке трёх ландшафтных зон - леса, степи и гор. Он явился наиболее оптимальным решением эволюции. Незавершённость и многофункциональность базовых приспособлений стала ответом на несколько миллиардов лет естественного отбора. Человек оказался пластичен в своей адаптации к миру. Большая часть рефлексов у него не закрепляется на генетическом уровне, а носит условный характер и может видоизменяться. Это динамичная саморазвивающаяся система без жёстких видовых программ.

Отсутствие узкой специализации компенсировалось развитием мозга, к этому же вела необходимость передавать накопленный опыт. Это, в свою очередь, было неизбежно при отсутствии поведенческих программ большой сложности. Выделившись таким образом из природы, человек при помощи более развитых чувств вскоре ощутил своё одиночество, уподобившись команде корабля, ринувшегося в неизведанные воды и вынужденного выживать в мире беспощадных штормов самостоятельно.

Ефремову стало ясно, что здесь проходит параллель с эволюцией самого человека как личности. Писатель проследил те же этапы на качественно ином уровне. Человек - существо двойственное, подчинённое, помимо законов физиологии, законам развития общества, - этой второй своей природы.

Но общество - создание людей, при его образовании не было миллионов проб и ошибок, посредством которых слепой природный процесс выбирает срединный путь. Закон усреднения в обществе превращается в направленное уничтожение малых чисел, то есть совершенства. Разумное существо не может уподобляться качественно более низкой структуре и брести наугад.

Человек, всецело растворяющийся в сопутствующей исторической ситуации, аналогичен животному. Приспособление к ограниченной, несовершенной системе ведёт к умножению недозрелого и гипертрофии однообразия. Поверхностная адаптация губила триллионы живых тварей, стоило пересохнуть болоту, выгореть лесу или зарасти лугу, где они жили. Так и в человеке бездумное подстраивание под существующие модели поведения порождает духовно незрелую личность, неспособную выйти за определённые временем рамки. При изменении общественной структуры слом жёстких стереотипов приводит к катастрофическим внутренним кризисам, которые оборачиваются «потерянными поколениями». Конечно, размышлял Ефремов, в каждом из нас две половины: одна рвётся к новому, другая бережёт прежнее и всегда рада вернуться к нему. Но никогда возвращение не достигает цели («Туманность Андромеды»).

Когда личность всецело ориентирована на воспроизводство существующего и на полную социальную адаптацию, тогда общество перестаёт развиваться, не испытывая сопротивления. Человек теряет реальную связь с прошлым, лишается будущего, уплощается и становится тупиковой ветвью развития. Обладая совершенной физиологией человека, духовно он несовершенен. Вершина биологической эволюции должна создать ту же открытость к изменениям мира внутри себя, уравновесить второй чашей весов свою диалектическую природу.

Взрывы и медленное угасание - суть любого процесса, ныне это превосходно показывает синергетика. Борьба с энтропией возможна только в открытых системах. Но необходимо также постоянство внутренней среды, - важнейшее условие накопления и усвоения приходящей информации. Только на основе критического количества возможны качественные преобразования. Для человека первобытного они проявились в выделении его из природы и развитии сознания. Для человека будущего новое качество, согласно закону отрицания отрицания, явится в виде возвращения к природе, но на иной энергетической основе - в форме сознательно активного эволюционного фактора.

Так неожиданно, но непреложно палеонтологическая летопись трансформировалась в гуманистическое учение о роли человека, о путях его духовного совершенствования. Учение, напрочь лишённое спекулятивных домыслов и надуманных построений, но вытекающее со всей силой естественного порядка вещей из самой жизни, из осознания простого факта, что от законов мироздания нельзя уйти, а можно лишь согласовать свои пути с ними.

Взгляд учёного, идущий из миллиардолетних глубин Земли, видит взаимообусловленность сущего и устремляется в космос.

Земля - то же космическое тело, существующее по законам, общим для всей вселенной. Мы не можем об этом забывать. Поэтому естественно предположить, что процессы, аналогичные земным, идут у других звёзд, идут по-своему, но не менее величественно, вздымая волны преображённой, очищенной страданиями материи. На вершинах этих волн загораются искорки разумной мысли, всё более крепнущей и протягивающей свои лучи навстречу друг другу...

О себе Ефремов говорил, что по убеждению он материалист, по методу - диалектик. Человек - средоточие живого вещества, умеющего согласовывать и преобразовывать противоречивые импульсы. Он - та же вселенная, пронизанная его чувствами в той же мере, как и он сам пронизан её воздействием; но вселенная не одного момента, а всей её истории, и опыт мозга отражает не только необъятную ширину, но и изменчивость мировых процессов. Отсюда и диалектическая логика как выражение сущности этого мира. Психика - такой же процесс и движение, как всё окружающее. Ничто из прежних накоплений не должно быть утеряно. Не может дерево отказаться от корней, хотя бы смыслом его и были плоды. Не может башня быть устойчивой без фундамента. Так и человек должен отточить до предела физическое совершенство, наполняя его сильным и светлым огнём любви, мысли, терпения и заботы. Перед Ефремовым вставал образ проснувшейся души, потянувшейся к звёздам в слитном усилии всех сил и чувств могучего тела.

Тысячи поколений формировался мозг в идеально здоровых организмах, отсюда неизбежна его настройка на выносливую крепкую оболочку. Это изначальное его свойство, нелепо думать, что его можно изменить, полностью переключиться на умственную деятельность. Нелепо думать, что его вообще можно изменить. Тогда мозг превратится в нечто, враждебное той среде, в условиях которой он сформировался. То есть враждебное Земле... Конечно, теоретически можно предположить, что через невообразимо большой промежуток времени люди перестроят свою энергетику, сделав биосферу лишь частью ареала своего существования. Но это возможно только на основе полноты реализации всех возможностей нынешнего этапа. Иначе мысли об этом превращаются в беспочвенные, оторванные от реальности фантазии.

Человек - это не только сумма знаний, но и сложнейшая архитектура чувств. Только с помощью острых чувств можно воспринять мир во всей его красочности и глубине, а богатство чувственного мира предполагает сильное здоровое тело - предохранитель от перегрева сердца. Этот предохранитель без вредных последствий растворяет избытки нервных впечатлений; в свою очередь, сильные чувства обязательно окрашены эротически и здесь уже развитый мозг тормозит животную необузданность. Творческое противоречие, заключённое в человеке, сводит воедино и ставит во взаимную зависимость плодотворность разумной деятельности и эмоциональную насыщенность, связывая их через высокий уровень жизненной энергии. Не может пламя полыхать в бумажном стаканчике, но и бессмысленна косная масса пустого сосуда.

Подобным образом Ефремов легко переходил от общего к частному, вскрывая за внешним разнообразием морфологическое родство структур. Он пришёл к чеканному выводу: «Чем труднее и дольше был путь слепой эволюции до мыслящего существа, тем целесообразнее и разработаннее высшие формы жизни и, следовательно, тем прекраснее». («Туманность Андромеды»).

Красота предстаёт в таком случае инстинктивно понимаемой высшей мерой целесообразности для любой вещи или явления, наилучшим сочетанием противоречивых элементов. В этом её воспитательная функция, побуждающая находить гармоническую соразмерность во всяком движении внешнего мира и собственной души.

Любовь к природе у Ефремова была далека от сентиментальности, когда он указывал на необходимость глубокого с ней общения. Он знал всю мучительность и безысходность неразумной жизни. Страшный путь горя и смерти - чудовищная цена, на какую способна лишь стихийность естественного отбора. Ясно, что наделённый разумом человек не может механически перебирать варианты, обустраивая своё творение - общество: слишком велика его ответственность перед бесчисленными поколениями, канувшими в безвестность инфернальной жизни, теряет тогда смысл его разумность. Но притупление внимания к природе свидетельствует об остановке развития. Разучаясь наблюдать подвижный покой природы, он теряет эту подвижность внутри себя, теряет способность обобщать, без чего невозможно развитие научной мысли и дисциплина чувств.

Строгая закономерность форм прекрасного является ключом, открывающим путь к бездонному разнообразию мира. Жизнь, расходящаяся веером противоречивых устремлений, создаёт напряжение творящих сил и на самой вершине её вздыбленной взлетающей массы замирает на миг в текучем просветлённом покое, раскрывая перед утончённым сердцем неуловимость истинного совершенства.

В отношении красоты, созданной человеком, огромную роль приобретает сознательное развитие художественного вкуса, тот новый виток скручивания спирали развития, что позволяет избежать увлечения надуманными формами искусства и отличить ремесленную поделку от настоящего мастерства.

«Произведения искусства для меня не существует, - писал Ефремов, - если в нём нет глубоко прочувствованной природы, красивых женщин и доблестных мужчин». Мутная волна, захлестнувшая искусство ХХ века, заставляла оттачивать культурологические формулировки.

Патологические, извращённые характеры заполнили страницы бестселлеров, мода на дробный, детальный психологизм привела к нездоровому акценту на теневых сторонах личности. В лабиринтах кричащего фрейдовского натурализма и фасетчатой надэмоциональной абстрактности все светлые черты - цельные по своей природе - чудовищно опошлились, низведённые до примитивности инстинкта моллюска, приобрели характер трагического фарса. Средний человек, атакованный со всех сторон деструктивными изображениями, преподносимыми в качестве «последней правды», оказывался морально подавлен, деморализован в буквальном смысле этого слова, или превращался в циника. Более того, он становился склонен верить именно плохому, в чём убеждал его повседневный опыт. Зло в условиях стихийного общества всегда рельефнее и убедительнее. Но, механически отражая действительность, искусство создаёт порочный круг, замыкая текущий момент и усугубляя его беспрестанным воспроизводством отжившего.

Сознание бесконечности пространства и времени - важнейший устой творческой жизни. Любая замкнутость ведёт к быстрому нарастанию хаоса. Хаос рушит связи, дробит истину на мелочные откровения. Любование отдельной светотенью, фразой, вырванной из контекста, изощрённые схоластические дискуссии о нюансах формы, выпячивание одного жеста, черты характера или эмоции, - всё это суть замыкание на осколках реальности, то нагромождение количества, что характеризует любую узкую специализацию. Потеря ясных целей и смысла жизни соответствует отмиранию прежних связей, отчуждению человека от мира. Личность теряет саму себя, запутываясь без чётких критериев в порождениях искривлённой психологии, создающих перед подлинным бытиём плотную виртуальную завесу. А без цели осмысленная борьба невозможна.

Стрела Аримана - так назвал Иван Антонович тенденцию плохо устроенного общества умножать зло и горе, когда действие, даже внешне гуманное, по мере своего исполнения несёт всё больше негативных моментов. Мучения сознательной материи вдвойне ужасны. Психика многих людей теряет чувственную остроту, вырождаясь в ацедию - убийственное равнодушие расслабленной струны, ищущее ухода от агрессивной действительности в мир безответственных вялых фантазий. Но в бедной душе откуда богатство грёз? И вот люди упиваются наркотиком грохочущей поп-культуры или травоядно коллекционируют пустяки, мечтая о тихой бездеятельности рая. Но подобные мечты не оправданы историей, ибо противны природе человека-борца. С этих же позиций учёный оценивал выход человека в космос. «...совершенно необходимо, чтобы эта мечта не вырождалась в стремление убежать с Земли, где человек якобы оказался не в силах устроить жизнь... Есть только один настоящий путь в космос - от избытка сил, с устроенной планеты на поиски братьев по разуму и культуре» («Лезвие бритвы»).

С поиска пищи начался весь прогресс. Человеческий мозг не может не искать и всегда будет искать, насколько бы не угнеталась эта его способность непомерным давлением или индифферентностью неустроенной жизни. Сознание не способно переносить длительное возбуждение многократно, это защита от быстрого износа нервной системы. И крайняя степень экстравертности современной цивилизации раздирает его между духовно нищей, монотонной жизнью и пустыми развлечениями с их искусственным накалом страстей, констатировал Ефремов. Но он же оставался трезвым оптимистом, зная об огромных ресурсах психики и её способности к преображению.

Мозг стал могущественным, развиваясь в социальной среде, и одним из первых в нём закрепился инстинкт альтруизма, победивший тёмные звериные наслоения бессознательного. Вздорны модные ныне разговоры о заброшенности человека в случайный и чуждый для него мир, о его обречённости в этом мире. Обречён не человек, а ревущая городская цивилизация. Ефремов не уставал повторять, что экзистенциальный кризис современности есть следствие хаотичности социальных процессов. Качество сплочённого коллектива он противопоставлял механическому количеству и непостоянству толпы. Толпа растворяет индивидуальность, она лишена связей и не умеет накапливать и преобразовывать информацию; это первобытное стадо.

Утверждение «Человек - микрокосм» известно каждому, но о его всеохватности стоит помнить особо. В полном соответствии с ним, например, острота человеческого ума зависит не от количества нейронов в мозгу, но от качества их связей друг с другом.

В силу естественного соотношения эмоций в человеке больше положительного, говорил Ефремов, в противном случае он не состоялся бы как вид. Мозг обладает замечательной способностью исправлять дисторсию мира, выравнивая её в сторону добра и красоты. «Разве вам незнакомо, что лица людей издалека всегда красивы, а чужая жизнь, увиденная со стороны, представляется интересной и значительной?» - вопрошает Фай Родис («Час Быка»).

Абстрактные благие призывы Ефремову были чужды. Бесполезна красивая мораль без твёрдых оснований. Она повисает в воздухе, и случайная прихоть расправляется с ней. Поэтому Ефремов указывал на незыблемые основы всей жизни. Он писал не только о том, что надо делать, но и о том, почему надо делать именно это, - случай в мировой литературе беспрецедентный. «Я убеждён, - писал Ефремов, - что уже сегодня можем представить человека будущего». Ценнейшее эволюционное приобретение людей - богатое воображение - раздвинуло сиюминутность психических функций животного, его надо использовать с полной нагрузкой. Фантазия, но не на пустом месте, а наполненная творческой интуицией, которая проистекает от широты интересов и умения сопоставлять факты, может зажечь в благом порыве улучшить жизнь; роль её неоценима. Необходимо сознательно устремляться в сторону прекрасного, насыщать ноосферу светлыми, чистыми мыслями. Созданные смелыми прозрениями образы прекрасных людей обязательно поведут к совершенствованию самого человека, который сможет затем преобразить и жизнь общества.

Ясно, что новые отношения вызревают в недрах старых. Люди будущего, изображённые Ефремовым, есть во всех нас. Снимать с себя и с наших детей наслоения прошлого - насущная задача каждого.

Необходимо с детства учить сдержанности при суждениях, иначе мы не добьёмся и зрелости при поступках. Надо развивать широкую терпимость в людях, с раннего возраста создавать убеждение, что никто не вправе подавлять несогласные мнения или искоренять иные образы мышления. Погоня за абсолютностью мнений, желаний и вкусов, которые возвеличивают одно, низводя всё остальное - серьёзная ошибка. Гармонические сочетания элементов бесконечно разнообразны. Конкретный, застывший идеал может существовать только в замкнутой системе, будь то страна, семья или отдельный человек. Но подобные порождения антиэволюционны и потому нежизненны.

Из этой ошибки вытекает экзальтированное преклонение перед спортсменами и кинозвёздами, а в более экстремальных вариантах - религиозными, политическими вождями или идеями. Они становятся первобытными фетишами. Инфантильная грёза о явлении с приставкой «сверх» всё ещё живёт в нас. Нельзя упиваться ожиданием слепой удачи в азартных играх или ждать великую любовь, думая, что она изменит всю жизнь без усилий. Большая любовь, напоминал Ефремов, - это всегда ответственность и забота, то соотношение вкусов и устремлений, что предусматривает долгий совместный путь. Богатство истинной любви требует богатства душ влюблённых, потому что физическая страсть скоро реализуется и вызывает чувство обманутости и пустоты.

Но пренебрегать половой любовью было бы не меньшей ошибкой. «Чем сильнее страсть родителей, тем красивее и здоровее дети», - пишет Ефремов в «Лезвии бритвы». Острота эротических переживаний играет здесь созидательную функцию. Духовность, презирающая плоть, ущербна. Забота о своём здоровье тесно связана с заботой о полноценности потомства. «Чтобы стать матерью, я должна по сложению быть амфорой мыслящей жизни, иначе я искалечу ребёнка, - говорит Фай Родис. - Чтобы вынести нагрузку трудных дел, ибо только в них живёшь полно, мы должны быть сильными».

Культура взаимоотношения полов - связующее звено индивидуальных поисков красоты и работы по преображению общества. Бережное отношение к чувствам партнёра при понимании законов психофизиологии - основа полового воспитания, которое почитал Иван Антонович за необходимость. Он стремился понять законы, по которым древние инстинкты, с одной стороны, и общественные предрассудки - с другой, преломляясь в психике, влияют на физиологию. Если мы пренебрежём познанием биологических явлений в их историческом развитии, писал Ефремов, то вымрем, как вымирают все сменяющие друг друга виды животных. «Одному лишь человеку дано понимать не только красоту, но и трудные, тёмные стороны жизни. И одному лишь ему доступна мечта и сила сделать жизнь лучше!» - размышляет Дар Ветер («Туманность Андромеды»). Могучую силу эроса надо уметь направлять и использовать во благо, как и всякую иную силу. Другого пути здесь нет.

Основа культуры - понимание меры во всём. «Строение не может подниматься без конца. Мудрость руководителя заключается в том, чтобы своевременно осознать высшую для настоящего момента ступень, остановиться и подождать или изменить путь» («Туманность Андромеды»). Иван Антонович хотел видеть потомков мудрыми, определяя мудрость как идеальное сочетание знания и чувств. Так, в «Туманности Андромеды» люди будущего, совершенного общества, сознательно задерживают развитие третьей (парапсихической) сигнальной системы, опасаясь ослабления центров торможения.

Любая выгода уравновешивается своей противоположностью, это надо учитывать при принятии важных решений и создавать охранительные системы. То же происходит при борьбе с тёмными сторонами жизни. Нельзя уничтожать зло механически. В столкновении противоположностей нужно удерживать баланс таким образом, чтобы стимулировать восхождение. Непродуманное изменение структуры вызовет лишь бесполезную трату энергии и нарушит пускай несовершенную, но всё же устойчивость.

Человек обязательно должен заниматься разнообразным трудом, иметь разнообразные интересы. В этом основа его творческого долголетия. Воспитывать правильное отношение к труду - задача уже сегодняшнего дня. Тяжёлый рутинный труд должен исчезнуть - во имя охраны психической жизни человека. Пути познания многообразны, и мы должны выбирать то, что является более необходимым для нашей природы уже сейчас.

Во всякой деятельности и во всяком процессе есть свои пороги, переступать которые - значит углублять разрыв между различными проявлениями жизни. Так, переступание порога познания превращается в тупое нагромождение фактов («Лезвие бритвы»). Воспитание в наших школах подменено образованием, Ефремов обратил на это внимание ещё сорок лет назад, а сейчас проблема раздробленного интеллектуализирования стоит ещё острее в условиях капиталистической конкуренции. Широкое синтетическое просвещение пока не считаются обязательными у нас; долговременные стратегии, призванные повлиять на созревание природосообразных стереотипов поведения, не планируются. Тут снова проступает незаменимая роль подлинного искусства. Только оно владеет силой настройки души, её подготовки к восприятию самых сложных впечатлений.

Вообще, говоря о школе, Ефремов обращал внимание на краеугольные камни образования: необходимо давать ученикам самое новое, постоянно отбрасывая старое, так как, повторяя устарелые понятия, невозможно обеспечить быстрое движение вперёд. Историю мыслитель полагал фокусом познания, справедливо считая, что исключительно на основе глубокого понимания исторических закономерностей возможно реальное планирование будущего. Изучение любого предмета должно начинаться со знакомства с его историей и разбора ошибок, сделанных на пути. Последствия давнишних решений создали настоящую ситуацию, отсюда внимание к процессам в их исторической перспективе. Устойчивая мораль может вырасти в наших условиях только на основе целостного знания.

Напротив, завышенные требования по математике, не нужной подавляющему большинству детей, создают склонность к параноидной психике.

Критерий нормальности - общественное поведение индивида, и тут не нужны заумные дискуссии, считал Ефремов. Равновесие между процессами возбуждения и торможения неизбежно даст благородную личность, у которой сознание и подсознание активно взаимодействуют, а энергия не сковывается комплексами и подавлениями.

Парадокс заключается в том, что необходимо развитие индивидуальности, но не индивидуализма. Нужно понять, что эгоизм - это естественный первобытный инстинкт, а не порождение каких-то сил зла. Усложнение быта ведёт к мельчанию переживаний и противостоит богатству духовного мира и тонкости восприятия.

«Воспитание нового человека, - говорит психолог Эвда Наль, - это тонкая работа с индивидуальным анализом и очень осторожным подходом... Перед человеком нового общества встала неизбежная необходимость дисциплины желаний, воли и мысли... Изучение законов природы и общества, его экономики заменило личное желание на осмысленное знание. Когда мы говорим: «Хочу», мы подразумеваем: «Знаю, что так можно». («Туманность Андромеды»).

Научиться сдерживать себя, не мешая другим людям, - отправная точка самовоспитания. При отсутствии самоограничения человек выходит за рамки собственных возможностей и срывается в ханжество и изуверство.

Огромная роль на этом сложнейшем пути принадлежит женщине. Ефремов преклонялся перед женским началом. Женщина - вдохновительница и охранительница, и прекрасное всегда более закончено в женщине и отточено в ней сильнее. Восхождение любого общества неизбежно начинается с возвеличивания женщины; там, где женское начало угнетается или уподобляется мужскому, наступает деградация. Галерея «ефремовских женщин», выписанных с великой любовью и уважением, достойна отдельного места в литературоведении. Сильные и весёлые, преданные и бесстрашные, такие женщины могут создать вокруг себя пространство, очищающее ноосферу.

Всю богатейшую палитру своих идей Иван Антонович выразил в художественных романах и повестях. Наиболее значимы «Таис Афинская», «Туманность Андромеды», «Лезвие бритвы», «Час Быка». Ни до него, ни после, ни один писатель не сводил на уровень художественной литературы столь значительный научно-философский материал и не делал этого столь блестяще.

Ефремов не был обыкновенным популяризатором. Беллетристика сознательно была выбрана им для передачи своих мыслей. Поэтому он не написал обобщающей философской работы, предпочитая на судьбах своих героев наглядно демонстрировать практические аспекты излагаемых воззрений. Проповедуемая им неразрывность теории и практики сфокусировала в лазерный луч научную работу, писательскую деятельность и собственную личность мыслителя. Достижения его на поприще писателя вполне сопоставимы с его научными успехами.

Ещё в 1944 году, после выхода «рассказов о необыкновенном» он удостоился внимания скупого на похвалы Алексея Толстого, назвавшего стиль писателя «холодным и изящным», а также Кассиля и Бажова, который назвал рассказы начинающего писателя «платиной нашей литературы», подразумевая судьбу этого благородного металла, поначалу неоценённого. Чувство формы в произведениях Ефремова великолепно. Летящая полновесная строгость его языка, подобная дорическим колоннам Парфенона, вознесла его книги на вершину литературного Олимпа. Он основал целое направление в научной фантастике, внутри которого нет ему равных по изобразительной силе и глубочайшей идейной убеждённости. Он сознательно сломал прежние литературные каноны, как бы повторив этим свой научный подвиг и подтвердив огромную разносторонность своей натуры.

Богатырский рост и сила самого Ефремова находились в полном соответствии с провозглашаемой им каноном красоты. С наиболее любимым его героем - Дар Ветром - его сравнивали друзья, и вряд ли преувеличение было велико. Могучий интеллект и пламенный дух творца породили уникальный слиток человеческой души, вдохновивший и зажегший тысячи сердец по всей нашей планете.

Профессор Витаркананда из «Лезвия бритвы» говорит: «Ещё бесконечно много косной, мёртвой материи во вселенной. Крохотными ключами и ручейками текут повсюду отдельные Кармы: на земле, на планетах бесчисленных звёзд. Эти мелкие капли мысли, воли, совершенствования, ручейки духа стекаются в огромный океан мировой души. Всё выше становится его уровень, всё неизмеримее - глубина, прибой этого океана достигнет самых далёких звёзд».

Всем известен тот факт, что Гагарин сравнивал во время своего полёта нашу планету с картинами Рериха. Глубоко символично то, что очень высоко отзывался он и о "Туманности Андромеды" Ивана Антоновича. Так Ефремов и Рерих, подобно близнецам-ашвинам, незримо сошлись в метафизическом пространстве одного из главнейших событий в истории человечества.